Декан факультета сравнительных политических исследований, PhD (доктор философии) Евгений Рощин ответил на главные вопросы о Нобелевской премии мира и спросе на войну и мир в современной международной политике.
Российскую правозащитницу, председателя комитета «Гражданское содействие» центра «Мемориал» Светлану Ганнушкину номинировали на премию мира в 10-й раз. Как вы считаете, присуждение премии Ганнушкиной как-то повлияло бы на положение правозащитных НКО в России? И есть ли шанс у наших соотечественников все же получить эту награду в будущем?
Процесс номинации на Нобелевскую премию мира отличается высокой демократичностью, выражающейся в том, что огромное количество людей во всем мире имеют возможность выдвинуть своего кандидата. Количество выдвинутых кандидатур в последние годы неуклонно увеличивается, что говорит о растущем осознании ценности и символизма премии лицами, которые обладают правом номинации. Поэтому нужно понимать, что Светлана Ганнушкина заочно «соревнуется» еще примерно с тремя сотнями людей по всему миру, чей вклад в дело мира и борьбу за достойную жизнь людей сопоставим с заслугами российского кандидата. Конечно, выбор норвежским нобелевским комитетом лауреата из шорт-листа номинантов – это вопрос одновременно и ценностного выбора, и сигнализирования либо миру в целом, либо отдельному правительству о желательности или нежелательности того или иного политического курса.
Однако в некоторых случаях этот выбор сильно зависит и от событийного контекста. Радикальное политическое изменение, способствующее установлению мира как, например, окончание Второй мировой войны, создание ООН или мирное соглашение между США и Вьетнамом, не может не оказать влияние на выбор комитета. При этом премией может быть отмечен даже не успех какого-то события, а усилия, приложенные лауреатом для достижения мира. Так было в случае с Генри Киссинджером, Бараком Обамой и Хуаном Мануэлем Сантосом – лауреатом премии 2016 г. Нобелевский комитет отметил усилия Сантоса по заключению мирного соглашения между правительством Колумбии и партизанской группировкой ФАРК, которое должно было положить конец многолетней гражданской войне, унесшей сотни тысяч жизней и заставившей миллионы покинуть места своего проживания. Комитет принял решение, несмотря на результаты референдума в Колумбии, согласно которым граждане не поддержали конкретное мирное соглашение, что, впрочем, не означает их несогласие с мирным процессом в целом. Значение окончания – пусть пока еще и неопределенного – столь кровопролитной войны сложно переоценить. Поэтому и выбор Нобелевского комитета в данном случае понятен. Он совершенно не говорит о том, что усилия Ганнушкиной признаны незначительными или вовсе были проигнорированы. Просто события и их масштаб имеют значение.
Вручение премии российскому представителю не оказало бы прямого влияния на положение российских правозащитных НКО. Однако косвенное влияние такой премии было бы огромным. Оно выразилось бы и в многократном росте авторитета организаций в глазах обывателя, и привлекло бы внимание к деятельности правозащитников российских и международных СМИ, а за ними и нашего общества в целом. В настоящее время эта крайне значимая работа оказывается за кадром медийного внимания или же освещается в негативном свете.
Создается впечатление, что в разных частях мира протекает один и тот же процесс разворота к консерватизму и мифу о прелестях славного прошлого. Это прослеживается как в мотивации ближневосточных радикалов, заявляющих о желании воссоздать методами войны и террора исламский халифат, так и в риторике кандидата в президенты США Дональда Трампа, обещающего вернуть Америке былое национальное величие. В России не утихает ностальгия по образу сильного и справедливого СССР, а в Британии общественный запрос на национальную независимость спровоцировал референдум о выходе из Евросоюза. Куда ведут подобные тенденции? Повышают ли они риск новых масштабных войн? Почему идеи объединения и сотрудничества, так популярные во второй половине XX-го века, сейчас значительно потеряли позиции? Нужен ли сегодня миру мир?
Мир и международное сотрудничество – явления более сложные, чем может показаться на первый взгляд. Им постоянно приходится проходить краш-тесты, которые рождаются из неблагоприятной экономической конъюнктуры и политических кризисов. Европейцы были счастливы жить в Европе без границ, в Европе, в которой устранены основания для конфронтации великих держав. Однако далеко не все оказались готовы платить из своего кармана за финансовую политику других членов Евросоюза, сталкиваться на улицах своих городов с носителями другого языка и культуры и уж тем более платить за потоки беженцев из Африки и Сирии. Гораздо удобнее жить на дешевом средиземноморье с хорошей северной пенсией, переложив проблемы беженцев и экономического неравенства на чужие плечи. Именно эту карту разыгрывают популисты всех мастей в Европе и в остальном мире. Чтобы понять, насколько это является частью мирового политического процесса, достаточно вспомнить опыт создания и работы Лиги Наций, начавшейся с общей эйфории и закончившейся фиаско. Поэтому несправедливо говорить о смене векторов международной политики. Приоритеты кооперации и интеграции не в первый раз спотыкаются об эгоистические интересы.
Разумеется, националистическое и популисткое разогревание в отдельных странах несет в себе риски для международного мира. Но я бы сказал, что вероятность масштабных войн, несмотря воинственную риторику, в настоящее время достаточно мала. Это связано с теми самыми эгоистическими интересами, которые часто препятствуют процессам кооперации и интеграции. Во-первых, человек по природе своей стремится жить, чего желает и своим детям. Напомню, что даже самая популярная в мире теория основания государства – гоббсовская – зиждется именно на этом допущении. Во-вторых, избиратель не хочет нести на себе бремя издержек на военную кампанию. Это понимают правительства всех современных обществ.
