Доктор философских наук, профессор кафедры философии факультета социальных технологий Северо-Западного института управления РАНХиГС Ажар Жалелевна Кусжанова отвечает на вопросы о проблемах и задачах, стоящих перед поколением россиян 80х-00х годов рождения, шагнувших на рубеж жизненной активности.
Насколько точно теория поколений отражает процессы, происходящие в мировом сообществе, и применима ли она к нашей стране?
Эта теория возникла на материале общества Соединенных Штатов Америки, опирается на изучение его реальной социальной структуры. Поэтому лучше всего теория поколений годится для изучения социумов, схожих с американским. В них предполагается наличие стабильно устоявшейся социальной структуры, среднего класса и сложившихся систем социально-групповых ценностей. Для понимания современного российского общества теория поколений менее полезна, поскольку в 90-х годах ХХ века мы пережили реальную революцию, сломавшую действовавшую социальную структуру; формирование новой затруднено характерными для всего общества постмодерна неустойчивостью, текучестью, подверженностью влиянию субъективных факторов; прежняя система ценностей испытала сокрушительный удар, а новая еще не успела сложиться; сегодня у нас фактически не определен «средний класс» и т.д.
И все же, поколение 80х-00х годов отличается чем-то особенным от своих предшественников? Какие сильные и слабые стороны «миллениалов»?
С точки зрения научной социологии, выделить людей 80х-00х годов советской и российской истории в единую общность невозможно, так как внутри данной группы нет целостности. Этот период расколот самым началом 90-х годов – революционным временем, буквально взорвавшем всю нашу социальность «в главном и основном». Мы остались на выжженном поле или, если хотите, в бушующем океане, практически без опор и спасательных ориентиров. Поэтому, при научном подходе, у нас нет поколения 80х-00х как единой группы. И ответить научно на вопрос об отличии наших «миллениалов» от предыдущих поколений в простоте невозможно, это требует специального разговора с фактами в руках.
Но философски я бы ответила так: во-первых, прежние поколения имели свою естественно сложившуюся и соответствующую общественной и социально-групповой стратификации систему ценностей, целей, оценок, а также представление о возможных и/или невозможных социальных лифтах, способных изменить социальный статус человека. Общество постмодерна в целом изменило это положение дел, а в России это усугубилось катаклизмом 90-х годов, расколовшим общество и породившим сначала состояние ценностного вакуума, а затем социальной аномии, где царит принцип «если Бога нет, то все позволено». С этим связана вторая характеристика молодежи постдевяностых – чрезвычайная мобильность и всеядность этого поколения. На научном языке это называется прагматизмом. Брошенная и выросшая в ситуации на выживание, молодежь прагматизировалась – личное благополучие становится главной целью, для достижения которой все средства хороши.
Безусловная особенность этого поколения – значительная, мало подстегиваемая и необеспечиваемая общественными институтами индивидуальная активность («хочешь жить – умей вертеться»), но одних она приводит ко взлетам, других – к падениям, и в последние 20 лет вторых значительно больше. Сильные это стороны или слабые зависит от того, куда и на что они направлены, в каких границах дозволенного и непозволительного реализуются.
Говорят, что миллениалы это поколение новых знаний и технологий, в первую очередь, информационных. Как это сказывается на современном образовании? Как это соотносится с реальными потребностями общества и государства?
В современном мире идет борьба за технологическое лидерство, и с этим связан рост значения знаний. Но речь о производственных технологиях, а не информационных! Здесь наша страна после 90-х годов – лишь потребитель. В силу отсутствия в новой России пространства промышленных технологий, наше сознание восприняло и утвердило понятие «технологии» в значении «информационные технологии». Не отрицая и не умаляя роль и значение последних, необходимо подчеркнуть разницу между первыми и вторыми: производственные технологии – это цель и первоценность, именно они определяют экономику и ВВП и вместе с ними – тренды системы образования, а информационные – это лишь их средство и инструмент.
Но наше образование – это продукт нашего понимания, поэтому все проблемы и разговоры о решающем влиянии технологий на образование у нас вылились в дискурс и работу по внедрению в образование информационных технологий. Между тем, необходимость возврата к истинным смыслам сегодня уже встала перед нашей страной в полный рост. Она ворвалась к нам вместе с санкциями и пришедшим пониманием, что реальный отказ Запада нам в промышленных технологиях – будь он осуществлен и доведен до конца – останавливает российское производство и возвращает нас в 90-е годы.
Дело в том, что разрабатывать отечественные технологии у нас стало некому. В трудное время слабое государство отказалось от государственного заказа на образование, заменив заказ спросом. Система образования превратилась в сферу услуг, а значит, в сферу интереса приватного, личного. Этот шаг удержал систему образования на плаву, но ценой больших потерь. Утеря образования как социального института, поставляющего стране ее главный ресурс – образованного и творчески мыслящего созидателя – это катастрофа. На государственном уровне это уже давно понято. Слова о государственном заказе на специалистов звучат не один год, но работа эта ведется и государственный заказ будет сформирован. Он не будет тотальным, но высокий статус специалиста будет восстановлен, оформлен и обеспечен, поскольку без этого восстановление и развитие экономико-технологического потенциала страны в принципе невозможно. Для нашей страны теперь это вопрос жизни и смерти.
Как высшее образование может успеть за развитием технологий и новыми тенденциями в мировой экономике? Должна ли для этого меняться устоявшаяся система высшего образования? Можно ли привести наглядные примеры из мировой практики?
Высшее образование не должно успевать за развитием технологий, оно должно его опережать! Развитие технологий – это производство продукта уже подготовленным специалистом! Поэтому сначала образование, а потом – технологии.
Сейчас система высшего образования построена по университетскому типу (лекционно-семинарская система+лаборатории и исследования), но следует напомнить, что университеты изначально предназначались для образования ученых, исследователей-«фундаментальщиков» (преимущественно «естественников», что важно), и, возможно, для этих целей значительная часть тысячелетней университетской практики сохранится. Но образование «прикладников», базово нацеленное на подготовку инженеров, – не только технических, но и о социальных – конструкторов и проектировщиков, не совсем укладывается в эту модель: в ней много репродукции и мало креативности, поэтому оно должно меняться.
Примеры других высокоэффективных моделей, которые по праву считаются образовательными технологиями, за что снискали всемирное признание, есть. В первую очередь, это знаменитая Слоуновская школа бизнеса, со временем превратившаяся в факультет Массачусетского технологического института (MTI – один из лидеров мирового образования!). В основе этой модели – проектный подход и матричный принцип организации деятельности вуза. Слоуновская модель предусматривает адресную целевую подготовку специалистов для конкретного ведомства и при этом реализует органичную связь учебного и научно-исследовательского процессов в вузе. Это требует тесного сотрудничества преподавателей и студентов в исследовательских группах, занимающихся выполнением проектов-заказов на научные исследования и разработки. В такой образовательной модели у преподавателя меняется статус – он становится исследователем и разработчиком, членом исследовательского коллектива, состоящего из группы ученых-преподавателей разных научных направлений, студентов и аспирантов. Исследовательско-проектная группа формируется, исходя из проблематики и задач, порученных этому коллективу (заказа).
При такой организации работы востребован научный потенциал преподавательского корпуса, появляются научные школы, ученые с именем и т.д., а вузы собственным научным потенциалом зарабатывают деньги, имя, спрос, авторитет и престиж. В США, например, так работают не только технические, но и социологические, экономические, политологические, этнографические и др. лаборатории и институты при университетах, занимающиеся не только исследованиями, но разработкой социальных технологий (Колумбийский, Стэндфордский и ряд других университетов).
В настоящее время перемены затрагивают даже самые устоявшиеся общественные институты. Существует ли некий прогноз, по которому в обозримом будущем роль государства будет меняться, что в свою очередь потребует изменений в организации управленческого образования? Можно ли говорить о том, что в будущем будет меньше границ и бюрократии, и больше свободы?
С учетом усложнения общественнных процессов, глобализации и коллизий геополитики, в будущем роль государства будет возрастать. Соответственно, будет возрастать и степень бюрократизации общественной жизни. Но рост бюрократизации может означать как усиление властной функции государства и увеличение его ресурсного обеспечения, так и усиление организованности, упорядочение пространства деятельности государства. Для определения и оценки этих процессов на положительность надо знать их конкретные цели и содержание.
Вопрос об управленческом образовании – очень сложный. В силу многоуровневости государственно-управленческой деятельности, необходимость разноуровнего образования специалистов-государственников очевидна. Один уровень и характер образования требуется проектировщикам и конструкторам самОй государственной машины (механизма государства), другой – ее «капитанам», т.е. разработчикам и реализаторам государственной политики во всех ее аспектах, третий – тем, кто осуществляет ее функционирование. У нас, по сути, управленческое, а тем более государственно-управленческое образование сегодня обеспечивает только третий, функционально-исполнительский сектор, оно готовит рядовых чиновников (не по должности, а по уровню сознания), а в остальных секторах работают, строго говоря, самоучки. «Школа президентов», к сожалению, – пока только рекламный фейк. Поэтому государственное управление в этих частях до сих пор – крайне нетехнологизированный процесс, связанный с прикидками на глазок, масштабными и ресурсозатратными пробами и ошибками. Фактором, определяющим успешность и эффективность первых двух секторов, являются личностные качества людей, волею судеб оказавшихся у руля. При этом влияние субъективного фактора на государственное управление слишком велико, а значит, высший кадровый эшелон государства должен быть специально образован. Надеюсь, что это понимание когда-нибудь будет воплощено в нашей системе образования.
